Евгения Сергеевна Коготкова после окончания МГУ взяла направление в Томск, где работала на кафедре политэкономии ТПИ. Затем работала в качестве ассистента, старшего преподавателя, доцента. Кандидат экономических наук. В настоящее время продолжает работать на кафедре экономики методистом кабинета курсового и дипломного проектирования.
За время войны награждена орденами Отечественной войны II степени, Красной звезды, медалью «За боевые заслуги».
Перед вами воспоминания Евгении Сергеевны о годах военного лихолетья.
ВШИ.
Вот я, наконец, еду на фронт. Может быть, хоть сейчас перестанут твердить, что я маленькая. Комиссар дивизии перед отправкой, окинув меня взглядом, сказал: «Косы не стриги, война войной, а женщина должна оставаться женщиной. И платья вам закажу офицерские, чтобы глаз радовался, глядя на вас. Ну, ступай».
Погрузились мы в теплушки, вместо матрасов - сено, нары - в два этажа, щели в стенах вагона такие, что можно рассматривать местность, по которой едем.
Февраль, ветер завывает, холодно! Но, несмотря ни на что, настроение приподнятое. Я еду на фронт! Утром просыпаюсь с ощущением, что мои огромные косы живут самостоятельной жизнью. Волосы двигаются сами по себе. Как я испугалась! Говорю подружке: «У меня кто-то в голове бегает». «Не кто-то, а вши!» - отвечает она. «Да не пугайся ты так, сейчас пойдем к машинисту, попросим воды, да помоем на станции голову».
Что и сделали. Взяли ведро горячей воды, начали мыть. Вода, стекая по волосам, замерзала на концах, и они колючими сосульками били по коленкам. Ни пронизывающего холода, ни колючих сосулек, ничего я не чувствовала, только гадливость и омерзение переполняли меня. Это была первая встреча с фронтовым бытом. На фронте гибли люди, корежилась техника, разрушались города, неистребима была лишь вошь.
Случалось, привезут раненого, сразу его обработают, побреют, помоют, в прожаренное белье оденут, смотришь, к утру он весь во вшах.
САПОГИ
Служила я в медсанбате. Мы всегда следовали за наступающими войсками, фронт уходил вперед, а мы оставались, раненых же не бросишь. Приедет госпиталь, развернется, и тогда мы спешим догонять свою часть. Весна 1943 года. Определив раненых бойцов, спешим за своей частью. Земля уже сверху оттаяла и превратилась в непролазную грязь. Мы спешим. Скорей. Скорей. Идти неимоверно трудно: под ногами чавкает, пузырится, липнет к сапогам земля. То, как мы передвигаемся, назвать ходьбой-то нельзя, один шаг делаешь в сапоге, потом уже протаскиваешь его по земле, правильней сказать по месиву. И вдруг я чувствую, что ухожу в эту жидкую хлябь вместе с сапогом. Пытаюсь выдернуть ногу, но она выныривает из сапога, не задерживаясь, начала тянуть руками, - крепко сапог сидит в грязи. Ничего не выходит. Подошли девочки из медсанбата, стали тянуть все вместе - вытянули, но одно голенище, подметка осталась на глубине, видимо примерзла ко льду, который еще не растаял.
Обвязали ногу портянками, бинтами. Добрались до шоссе и тихонечко плетемся. Обгоняет нас машина, останавливается, выходит майор, и с металлом в голосе спрашивает: «Это что за фрицы недобитые плетутся, что у вас за вид?» Мы стоим по стойке смирно, хлопаем глазами, объясняем, что сапог утонул, обуть нечего. Посмотрел майор строго, покосился на бойцов. Вышел на дорогу, остановил груженую машину и приказал солдатам, ехавшим в этом грузовике, ее разгружать и среди огромного количества вещей нашел пару сапог. И каких! Всем на зависть, 37 размера! И когда я их надела на ногу, после 43 размера, мне показалось это неземным блаженством.
ТАПОЧКИ
Монголия. Пустыня Гоби. Жара, в тени - 45. Все одеты по форме: гимнастерка, кирзовые сапоги, да сапоги-то все рассчитаны на мужчин, самые маленькие 43 размер, а у меня 35. И чтобы можно было в них хоть как-то шагать, мотаю портянки: одну, вторую, третью. Состояние, близкое к обмороку, все силы собрала в кулак: только бы не упасть. Видимо лицо мое говорило само за себя.
Подходит ко мне пожилой солдат, (ему от силы тогда было лет 30) и говорит: «Вижу, девонька, совсем тебе лихо в этих сапогах. Давай-ка я тебе мерку с ноженьки сниму и сошью тапочки, у меня кожи кусок есть, как раз тебе хватит». А по военному уставу такие вольности не только не положены, но и наказуемы. Решили написать прошение на имя генерала, с просьбой разрешить Гвардии старшему сержанту медицинской службы Евгении Коготковой сменить сапоги на тапочки. Разрешение было получено. И какая это была радость, надеть легкие кожаные тапочки, жизнь заиграла совсем другими красками.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Эту историю рассказал мне солдат нашей дивизии, 17 гвардейской. Назовем его Алексей: «Дело было перед самой войной. Май 1941 года, тепло, настроение под стать погоде, иду, посвистываю. Навстречу идет цыганка, красива какой-то сатанинской красотой. Я всегда сторонился цыган, не то чтобы боялся, но не любил. А тут стою, как прирос, смотрю и глаз отвести не могу, она что-то говорит, а я не слышу, как столбняк напал.
Вижу, руку она протягивает, видимо, денег просит, как во сне кладу ей что-то в руку. Смотрит она на меня, даже как будто во внутрь меня. И так нараспев говорит: «Жить будешь до-о-олго. Но смерть близко пройдет, крылом заденет, но не заберет.
Конь вынесет, от курносой спасет». И пошла быстробыстро. Стоял я, как соляной столб, видимо, еще какое-то время. Вижу, люди на меня оглядываются. Встряхнул с себя это наваждение. Ну, думаю, чушь какая-то. Я всю жизнь в городе прожил, коня-то только в цирке и видел. А уж что не ездил, так это точно. Через месяц началась война. Все время практически провёл на передовой. Каждый день видишь смерть. Уцелеть в такую войну - мудрёное дело! Ох, мудрёное! Тяжело. К смерти привыкнуть нельзя. В одном из боев меня ранило.
Ранение было тяжелым. Верхняя часть бедра. Прооперировали меня в медсанбате. И тут налет, обычно фрицы просто бомбы сбрасывали, а здесь зажигательные. Все горит. Все кричат, погрузили нас, тяжело раненных, на машину, но не успели мы еще тронуться, как снаряд разрывается в нескольких метрах от нас. Шофер убит. Машина пылает. Солдат, у которого было прострелено легкое, хрипит мне: «Давай я тебя выкину из машины. Ты только мне немного помоги». Я не соглашаюсь. А он свое: «Я все равно не доехал бы. Я вот-вот умру, давай скорей»
Как куль я вывалился из этой горящей машины. В это время кавалерийский полк, увидев, что горит медсанбат, поспешил на помощь. И один из солдат-кавалеристов как раз поравнялся с нашей полыхающей машиной. Спрыгнул с коня, подтащил меня к лошади. Взвалил меня ей на спину со словами: «Это все, что я могу для тебя сделать, друг», стегнул коня по крупу, а сам побежал на пожарище, где в огне метались люди. Как вынес меня конь, не подорвавшись на мине, не свалившись в воронки от бомб, не попав под обстрел, уму непостижимо. Но очнулся на койке, в госпитале. С тех пор к лошадям и цыганам я испытываю благоговейное чувство».
Евгения Сергеевна
КОГОТКОВА.
Литературная обработка
Н.В.БЕРЕНГОВОЙ.