Самым трудным для меня был зачет по химии, которая как-то меня не обходила. Как сейчас помню грустные глаза преподавательницы, когда после зачета она сказала мне: «Студент Накоряков, «посик» для Вас будет счастьем».
«Посик» в тогдашнем жаргоне была посредственная оценка, т.е. тройка. Но неожиданно она с удивлением для себя поставила мне в зачетную книжку пятерку и долго выпытывала, каким образом за три дня мне удалось освоить химию. Честно говоря, мне просто повезло: попался электролиз как один из вопросов (электролиз - это почти физика), а статью Фарадея я прочитал в оригинале. Пятерку у профессора И. Малкина я получил за одну решенную новым способом задачу, а пятерку у профессора Розенберга – за понимание механизма нелинейного колебания маятника и резонанса. Как-то получалось, что что-то я знал очень хорошо, а что-то не знал совсем, и при ответах приходилось импровизировать, хотя иногда это получалось неплохо. Так что сессию я сдал на пятерки. В Томском политехническом не втискивали знания в голову, а учили думать.
Мне повезло с первого курса, когда я нашел своих друзей. Первым нашим общежитием был старый трехэтажный особняк, стоявший во дворе между современными кирпичными общежитиями. Говорят, что в особняке до революции был публичный дом. В первой моей общежитской комнате помещалось шестнадцать кроватей. Про каждого из персонажей – первых моих коллег по студенчеству - можно рассказывать часами. Рядом со мной была кровать Миши Бугаева, который поступил в вуз в возрасте тридцати лет. Он был кавалером орденов Красной звезды и Боевого Красного знамени, прошел войну сапером и окончил ее в звании майора. Мягкий по характеру, ярко выраженный брюнет с большим крупным лицом, с крупными чертами, с большим курносым носом, улыбчивый, очень доброжелательный, он не привлекал ничьего внимания, учился с утра до ночи и медленно, но верно догонял нас. Когда он появился на первом институтском вечере в честь Дня Победы с двумя орденами и множеством медалей, все ахнули.
Прямой противоположностью был студент третьего курса по имени Володя. Володю отличали желание сплетничать, издеваться над слабыми и выкачивать деньги из обеспеченных студентов. Рядом со мной также размещался мой соклассник, сын секретаря горкома партии нашего городка, очень хороший и добродушный парень Володя Макавеев. Впоследствии его отец несколько лет был секретарем Читинского обкома партии. Володя, усерднейший ученик в школе, на самом деле в институте как с цепи сорвался. Не ходил на лекции, но и не учился. В громадном количестве пил пиво и поедал конфеты. Именно с Володей произошло событие, которое я помню всю жизнь. Питались мы сообща, складывались деньгами и по очереди готовили на большой кухне общежития. Меня, к счастью, бабушка научила готовить, но многие не имели об этом ни малейшего представления.
Один из «коммунаров» сварил щи из капусты и заправил их томатными консервами, другой накормил нас полусожженным, но сырым картофелем. Готовили мы обычно только первое в громадной зеленой кастрюле. Голодный Володя Макавеев опоздал на ужин, и ему сказали, что можешь взять кастрюлю и прямо здесь из нее есть. На этот раз на обед у нас был довольно стандартный суп из курятины, и когда на наших глазах Макавеев стал есть суп прямо из кастрюли, кто-то пошутил: «Володя, замечаешь, что на этот раз это не курица, а гусь – Сережина добыча с охоты». Володя буркнул, что он не слепой и гуся уже разглядел. Удивление настало тогда, когда самый настоящий гусь был извлечен из кастрюли и из гуся выкручивалась нога.
Староста коммуны, прекрасный человек, также ветеран войны, Петр Галинский, будущий профессор ТПИ, приподнялся с постели. Никогда не забуду его фигуру, его походку, когда он, слегка припадая на раненую ногу, придерживая очки, пробирался между кроватями к столу, пытаясь рассмотреть это чудо – трансформацию заморенной курицы в шикарного гуся. Загадку не пришлось разгадывать долго. Дверь открылась, и в комнату ворвался известный всему факультету, вечный студент Виктор Клемаутский. Задыхаясь от негодования, с синим от гнева лицом, маленький, но широкоплечий, с громадной копной соломенных волос, вечный студент выкрикивал отдельные слова: «Первокурсники… Необученные... День рождения… Неуважение…?». Клемаутский потребовал деньги за гуся, и наш староста был вынужден оплатить по сверхвысокой рыночной цене. Продолжая ругаться, юбиляр схватил деньги, прихватил кастрюлю с гусем и удалился. Мы остались и без гуся, и без денег. Через некоторое время все в комнате стали истерически смеяться.
От шума проснулся охотник, который на самом деле ездил на охоту и привез пару уток. Этого охотника по имени Сергей и фамилии Коржавин я запомнил на всю жизнь. Мастер спорта по акробатике, сын охотника и сам охотник, он женился очень рано и именно в это время на третьем курсе переживал свой развод. Он очень страдал, много пил, но пользовался безграничным авторитетом на всем факультете. Он проспал по причине запоя начало нашей трагедии, но затем поднялся с кровати и вышел. Вернулся он с кастрюлей и деньгами, обменяв их на свои охотничьи трофеи.
Польза от сумбурной жизни в этой многолюдной комнате была очень большой. Разные люди, разные специальности, разные малые родины, участие в заработке денег формировали характер. Где только ребята ни работали – на спичечной и кондитерской фабриках, были уже в то время репетиторами, помогали преподавателям на кафедрах на должностях лаборантов.