В нашей курилке как-то зашел разговор о романтике. К разговору молодых присоединился старый геолог-полевик с полувековым стажем:
- Палатки, песни у костра, восходы и закаты - всё это пионерская романтика. Это для тех, для кого тайга начинается там, где кончается асфальт. Не понимаю я этого слова. Хотя мне нравится такое выражение, как \"романтика нехоженых троп\".
Или \"романтика поиска\". Каждый год - это новый участок работ, новые дороги, новые встречи. Вот в чем настоящая соль нашей профессии, за что нам с вами, ребята, деньги платят! И еще рыбалка и птички разные, рябчики там, косачи и копалухи. Постреляешь, не жадничая, и чувствуешь себя мужиком.
- А настоящим полевиком, - продолжал Алексеич, - может стать именно тот и только тот, кто в самом деле чувствует себя романтиком, кто без поля жить не может, буквально. Уволится, а потом снова в полевую партию придет. Я знаю таких людей: и геологов, и геофизиков, и даже водителей.
- Да, - поддержал его кто-то из молодых. - Водителям часто приходится намного хуже, тяжелее, чем геологам. И платят меньше, и работа куда тяжелей. Особенно сибирской зимой, в горах или на Севере.
И тут Алексеич полез в карман за второй сигаретой. Мы приготовились услышать его очередной рассказ про былые похождения, из тех, запас которых, как мы знали, у него был неиссякаем. Он их почему-то звал полевыми притчами.
- Дело было лет тридцать тому назад. Я работал тогда на Севере, в геофизической партии. Мы делали сейсморазведку по болотам, где летом не пройти и не проехать. Тогда как раз начиналась большая нефть Сибири. Та самая, которой мы сейчас все и живем…
Заехал наш отряд на профиль в конце ноября, по зимнику, когда замерзли все болота и реки. Было нас человек десять. Повариха, конечно, была и три-четыре собаки. Без них мы в тайгу не выходили.
Все молодые, здоровые. Никаких жалоб, никаких проблем со здоровьем. И медик нам не нужен, за него, когда надо, выступал сам начальник отряда.
Он нам говорил в таких случаях:
- Геолог должен уметь всё! И вывих вправить, и понос вылечить, и роды принять. Правда, рожать у нас пока некому, но это так, к сведению.
Работа шла нормально. Растягивали сейсмические косы - это смотанные в один жгут специальные провода. Взрывники отстреливали скважину за скважиной, мы записывали всё это на сейсмостанции. Два раза в день выходили на радиосвязь с базой экспедиции.
Прошел месяц, и мы уже вполне освоились с местностью и с работой. Тайга была, как обычно: смешанный невысокий лес, почти всюду замерзшие болота, застывшие реки. Наледей ещё было мало, но на одну мы все же угадали, когда переезжали всем отрядом на следующую стоянку. Обошлось без приключений, но два первых балка, раскатившись на льду, задели всё же за лесины. Всё осталось цело, снесло только трубу от печки и сорвало вдребезги оба градусника. А без них, без всепогодных спиртовых термометров, выезжать не положено: по нашим правилам, при температуре ниже минус пятьдесят работы на открытом воздухе запрещены. А если с ветром, то и сорока хватит. У нас это называлось актированные дни. Оплата пятьдесят процентов тарифа. Так что простаивать совсем невыгодно.
Наши новички уже не только на словах осознали, что попали в необыкновенную Страну Вечно Зеленых Помидоров. Они еще не знали, как отправлению естественных надобностей летом здорово мешает гнус, а зимой мороз. В туалет сходить - целая проблема. Но на морозе все же легче.
- Как вспомнишь, так тоска берет! Дайте еще сигарету, - попросил Алексеич. Мы ждали, в чем же соль его очередной \"притчи\". А он продолжал. - Теплых туалетов, естественно, мы за собой не возили, вот это и была настоящая романтика! Особенно, когда завернет за пятьдесят градусов.
Бывалые водители приспособились греть свою технику утром на кострах. Самые опытные с вечера складывали под картером сухие чурочки, аккуратным небольшим костерком. Утром плеснул солярки, и пока помоешься и позавтракаешь, уже двигатель согрелся, можно заводить. А ленивые проделывали все это с утра, но зато вечером они кайфовали в жарких балках. Но палатки с печечками всё же возили, иногда приходилось ставить их на выкидушках, на день-два.
В декабре резко похолодало. Выйдешь из балка, и слышно, как деревья на морозе трещат. Ночью кажется, что это звезды шелестят и щелкают. А так - тишина, все зверьки и птички в снегу попрятались, ждут тепла.
Плюнешь, и плевок тоже трещит, падает на снег уже ледышкой. И еще есть примета: на снегу пятна не остаются, совсем. Какие пятна, спрашиваете вы? Да от собак и мужиков: пока тепло, помочишься, и снег желтеет. А в хороший мороз струйка замерзает на лету, и снег остается белым-белым, только много ямок в конце тропки.
В такой мороз мы не работаем. Не положено, да и холодно. И провода наши замерзают в косе, стоит смотанная бухта колом, как железная, не гнется и не падает. Опасно - поломаться могут провода. Машины не поддаются управлению, даже веретенное масло в картере рулевого замерзает. Пока развернешься на точке после долгой стоянки, с полчаса пройдет.
А простаивать нам неинтересно. Надо план выполнять, сидеть так ни к чему. Раньше сделаем профиль - раньше вывезут из тайги. И так до поздней весны, до апреля здесь загорать придется. Поэтому нам что будни, что выходные, что Новый год - все едино.
Правда, на Новый год день-два всё же не работаем. Вот и в тот год в конце декабря пришли настоящие холода. И вот по рации нам сказали - сегодня минус шестьдесят два, актированный день, не работаем.
Прошло два таких дня. Расслабились, выспались. Утром проспали время, а следующая связь только вечером. А сколько же градусов? Спросили соседей, другие партии и отряды. А у них у кого градусники лопнули, у кого слышимости нет, не поймут ничего, чего нам надо. Зимой редко, но бывает такое, это когда полярные сияния с магнитными бурями. Непрохождение называется. Или непроходимость, как в кишках? Забыл уже.
Так вот, сидим мы после завтрака, курим... И тут кто-то заходит и с порога кричит:
- Мужики, а потеплело-то как! Всего тридцать с небольшим, наверное. И пятна на снегу опять получаются. Сходите, проверьте сами!
Вышли, собаки с нами. Отошли до конца протоптанной тропки, до того места, которое туалетом называли. Посмотрели - в самом деле, вроде желтые пятнышки на снегу остаются. Да и деревья как будто трещать перестали.
Ну, что ж, решили: потеплело, можно двигаться на работу. Завелись, выехали, отстреляли два пункта. Как всегда, разматывали косы, копали ямки в снегу, устанавливали морковки-сейсмоприемники, и без помех писали сейсмограммы. А вечером задержались, опять на сеанс связи опоздали.
Утром узнаем: вчера было потепление. На целых шестнадцать градусов! Всего стало сорок шесть, ночью около пятидесяти. Работать всё равно не положено. Опять простой...
А мы снова поехали. У нас тут потеплело больше, наверное. А потом, действительно, стало теплее и теплее. Градусов до двадцати-тридцати. А у вас тут, на юге, чуть ли до нуля температура тогда поднялась.
И так мы отработали до самой весны. Новогодняя оттепель помогла... Вот это, скажу я вам, настоящая романтика!
Тут Алексеич потушил сигарету, встал и шагнул было к выходу, но вдруг снова повернулся к нам:
- А вы поняли, к чему вся эта притча? Во-первых, надо соблюдать правила игры, которые называются Техникой Безопасности. А, во-вторых, всегда надо быть здоровым оптимистом, и тогда даже сорокаградусная оттепель окажется благодатью...
Фёдор БАКШТ, доцент ИГНД.