С Томским политехническим институтом я связан с 1953 года. Поступал я на физико-технический факультет, который тогда был полузакрытым и находился под особым чекистским контролем. При поступлении набрал тридцать баллов из тридцати, но, так как был сыном врага народа Елиферия Ивановича Накорякова, который был расстрелян в 1937 году, на физико-технический факультет меня не приняли.
Мой отец во время гражданской войны был бригадным комиссаром и комбригом в разные времена. В петлице у него был один ромб. После окончания гражданской войны он был секретарем окружного комитета партии в Благовещенске, а затем был откомандирован в Промышленную академию, где был секретарем партийной организации курса, на котором учился Никита Сергеевич Хрущев. После ареста отца, который по окончании Промышленной академии был директором строительного института в Одессе, моя мать, сестра по отцу и я спаслись в семье Николая Степановича Постникова, инженера, окончившего технический университет в городе Льеже (Бельгия), воевавшего в царской армии и участвовавшего в белом движении и, следовательно, по логике того времени, был нераскрытым «врагом народа».
Моя первая «малая родина» – город Петровск-Забайкальский, до сих пор мне снится как прекрасное место для жизни, несмотря на трудности военных и послевоенных лет. Мое детство и юность видятся мне исключительно радостными. Анализируя причины этого, я удивляюсь сейчас, почему забылись поножовщина, драки, борьба семьи за существование. Вспоминая свое детство и юность, я пришел к выводу, что этим я обязан своему мудрому деду, школьным учителям и книгам. Борьба за жизнь на улице и творческая атмосфера в доме и школе воспитывали желание все узнать и все знания использовать для пользы народа и страны. Так нас воспитали и таким меня дедушка отправил в Томский политехнический институт.
Все мальчики моего класса мечтали стать либо военными, либо инженерами. Из класса вышли один генерал, один адмирал, несколько полковников, мастера спорта.
В школу я ходил под фамилиями, которые последовательно приходилось менять по причинам довольно наивной конспирации. В первом и втором классах я был Постниковым по фамилии дедушки, во втором классе я был Добронравовым по фамилии матери, а в третьем классе – Накоряковым, по фамилии отца.
Итак, я был принят на энергетический факультет, деканом которого в то время был выдающийся ученый и инженер Иван Кириллович Лебедев. Ивана Кирилловича отличала особая внешность: необычная для тех лет стрижка ежиком, раскосые черные глаза - в нем было много общего с маньчжуром или северным японцем. Прозвище у него было не очень лестное: «Хунхуз» (маньчжурский бандит). Иван Кириллович был резкий, решительный и категоричный. После отказа мне в поступлении на физико-технический факультет в Томск немедленно прилетела моя мать. Она работала на электростанции, имела среди энергетиков какие-то контакты и, как говорят сейчас, сумела «выйти» на Ивана Кирилловича. При первой же встрече декан грозно посмотрел на меня и сказал: «Пойдешь в мою группу на котельные установки». К несчастию, я уже был неоднократно в котельном цехе на нашей электростанции в родном городке, в памяти остались соленый пот от жары и ощущение кромешного ада. Я так же твердо посмотрел ему в глаза и сказал: «Только в группу турбинистов». «Твоя мама меня предупреждала, что ты весь в отца», – вздохнул Иван Кириллович, и я стал студентом группы 633.1 по специальности «Паровые турбины».
Само поступление в Томский политехнический институт было необычным. И речи не было, чтобы преподаватели оценивали только по написанному в тексте или по первым ответам. Каждый пытался выявить в будущем студенте творческое начало. Провалы в ответах на несколько вопросов и один блестящий ответ на один в сумме давали шансы на успех. Особенно примечательным может быть пример сдачи мной экзамена по английскому языку. В школе английский нам практически не преподавали. Была единственная попытка в восьмом классе, но она была не длительной, меньше года. Наш учитель, красивый молодой человек, выпускник Московского университета, не выдержав и года, исчез. В конце десятого класса моя семья заволновалась. После безуспешных попыток выбрать вуз без иностранного языка дед заявил: «Вовка в состоянии выучить английский за оставшиеся три месяца самостоятельно». Мне нашли прекрасную учительницу царских времен, древнюю старушку с княжеской фамилией Ниссельродэ. У бабушки был преподавательский талант. По существу, она учила меня методом полного погружения. Дедушка договорился о том, что я вместо субботних занятий в школе учился английскому в непрерывном режиме в субботу и воскресение с десяти утра до десяти вечера. Занимался я, конечно, и дома. На экзаменах по английскому при письменном переводе обнаружился недостаток словарного запаса. Я долго не понимал, почему в тексте про путешественников впуталось слово овца – ship. Решившись, я обратился за помощью к экзаменатору, она удивленно на меня посмотрела и, когда выяснилось, что я готовился к экзамену всего три месяца, взяла экзаменационный лист и поставила оценку отлично.
Сейчас я жалею способных выпускников школ, когда они сдают экзамены по тестам. Тестами можно натаскать, но нельзя воспитать искателя, творческого человека. Одна отлично решенная задача, но решенная нестандартным методом, позволяла получить отличную оценку тоже.
В тяжелые послесталинские времена в Томском политехническом институте царила атмосфера творчества. Уже на первом курсе выдающиеся профессора Инокентий Бутаков и Григорий Фукс на своих лекциях по термодинамике доказывали студентам правильность своих представлений о расчете эффективности энергетических котлов, турбоагрегатов и термодинамических циклов. Они пытались привлечь первокурсников на свою сторону, проводя заочную дискуссию на лекциях, практических и лабораторных занятиях. Высшую математику нам преподавал замечательный ученый, профессор И. Малкин, впоследствии вернувшись из томской ссылки в Казань, он стал членом Академии. Читая лекции, профессор И. Малкин что-то писал, что-то стирал, его изложение казалось нам путаным и избитым, но когда однажды он заболел и лекции продолжил читать неплохой доцент, мы поняли разницу между творцом и исполнителем. При возвращении И. Малкина к лекторской работе мы встретили профессора аплодисментами. Профессора Розенберг и Кисенко, преподававшие механику и сопротивление материалов, как живые остались в моей памяти. Четкость и артистизм их лекций, в которых прозрачно излагалась идея того или иного раздела, а потом анализировались детали, были фантастическими. У меня всегда было плохое зрение, и я был приучен в школе своим дедом учиться самостоятельно. Не думая серьезно о последствиях, я пропускал многие лекции, если мне не очень нравились профессора, но занимался в городской библиотеке очень усердно. Неожиданно для меня тот же Иван Кириллович Лебедев с горечью сообщил мне, что, наверно, ему придется огорчить мою мать. «Вряд ли Вы, Владимир Елиферьевич Накоряков, сдадите зачеты и экзамены». Я попросил дать мне возможность все-таки сдавать зачеты.
(Продолжение в следующем номере).