«Один раз попробовал, и закрутилось…»

Интерес как двигатель по жизни

В детстве, по словам выпускника ТПУ Дмитрия Карпова, ему не очень-то и хотелось покидать Томск. «А потом один раз попробовал, и закрутилось». Сейчас Дмитрий имеет опыт учебы и работы в научных центрах Бельгии, Германии, США, Швейцарии. Последние полгода трудится постдоком в Гренобле (Франция)

Про мотивацию учиться и учителей

— В ТПУ работал и работает мой дедушка (профессор Юрий Крючков — прим. ред.), так что я вырос на вузовских историях, много времени проводил в компьютерном зале главного корпуса и в лабораториях третьего корпуса. Проблемы выбора вуза после школы особо не стояло — только Политех! Поступил на факультет естественных наук и математики, и дедушка оказался прав: я получил лучший набор программ для инженера и ученого. Мне повезло выбрать физику — это дисциплина, которая крепко связана с другими науками, так что даже в новых для меня исследованиях я не теряюсь.

— Из вуза ты вышел с красным дипломом?

— С обычным. Мне сложно было найти мотивацию учить некоторые предметы, потому что тогда я не понимал, куда эти знания конкретно применяются. Частенько сбегал с лекций, чтобы заняться научной работой. Там можно было покопаться в аппаратах и почувствовать результат, обжегши кончики пальцев. Конечно, теперь я вижу ценность пропущенных предметов, хорошо, что у меня есть база, и я знаю, где и что подсмотреть.

— Какие-то преподаватели особо вспоминаются?

— Профессор Пичугин Владимир Федорович. Это был потрясающий человек (к сожалению, Владимир Федорович ушел из жизни в этом году?— прим. ред.), ему все было интересно, и поэтому всегда хотелось найти что-то новое, что бы его удивило. Еще благодарен руководителю моей магистерской работы Николаю Андреевичу Антропову, он многое мне дал и тоже, к сожалению, уже ушел из жизни. Вообще все, даже самые вредные преподаватели, вспоминаются сейчас с теплом. Все старались не срываться на нас на экзаменах (смеется). И, конечно, больше всех дал мне дедушка, а когда я слишком «звездился» — быстро спускал на землю. Порой обиду было сложно скрывать. «Нет, это не слезы — это капли дождя» (смеемся вместе).

Какой я ученый

— В каком возрасте ты понял, что наука — это твое?

— На самом деле, я до сих пор не уверен в этом. В свое время я занимался музыкой и мне тоже казалось, что это мое. Всегда есть вопросы: «То ли я выбрал?», «А хороший ли я ученый?». Пока ответ «Да». Когда будет «Нет», я начну заниматься чем-то другим.

— Тебе нужны внешние подтверждения того, хороший ли ты ученый?

— Я все-таки больше в себе пытаюсь найти ответ: насколько мне это важно, не придумал ли я себе интерес, не окружение ли формирует его и занимался бы я наукой в других условиях жизни? Сейчас мне кажется, что наука — моя внутренняя потребность. Но и внешние подтверждения тоже важны. Когда ученый с мировым именем просит тебя помочь разобраться с исследованием — это греет сердце, особенно в минуты слабости. Иногда сидишь на ускорителе, уже час ночи, а эксперимент не выходит. Начинаешь сомневаться в себе. Потом вспоминаешь: «Так, мне же сказали, что я способный, сейчас разберусь» (смеется). И к семи утра все всегда получается!

Импульс мобильности

На первом курсе магистратуры Дмитрий поехал на стажировку и обучение в Бельгию, затем на школу по космологии в Страсбурге. Там, можно сказать, напросился на встречу с директором синхротрона в соседний Карлсруэ, и профессор Тило Баумбах (член Международного научного совета ТПУ — прим. ред.) не просто провел для него экскурсию по ускорителю, но и предложил поработать в Германии. После Германии молодой ученый занялся топологическими дефектами веществ в Америке. Аспирантскую работу по этой теме Дмитрий сделал с нуля, материалы были опубликованы в Nature Communications.

В 2018 году он получил степень кандидата физико-математических наук в России. Себя Дмитрий называет «синхротронщиком с уклоном в материаловедение».

— Мне не захотелось терять набранный в мобильности импульс, и через месяц я был в Швейцарии. Там моим основным проектом стала биология, поиск происхождения жизни. А последний год я работаю в Гренобле, на ESRF — главном синхротроне Европы среди источников синхротронного излучения (там только недавно закончился апгрейд и сейчас это самый яркий синхротрон в мире). На ESRF впечатляет многое — и сам ускоритель, и организация кампуса, и атмосфера…

Шарм технологий отгоняет нечисть

— А какая там атмосфера?

— Она создается ночными сменами, по-английски их называют «кладбищенскими». Весь мир вокруг становится другим, привидеться может что угодно (смеется). Город засыпает, просыпается наука. Гудят высоковольтные системы, таинственно движутся роботы. Однако никогда не возникает ощущения, что может случиться что-то плохое. На синхротроне ты будто на светлой военной базе, шарм технологий отгоняет любую нечисть и бюрократов.

Клеточная архитектура

Основные темы, которыми Дмитрий занимается в Гренобле, — биология и материаловедение.

— Пандемия показала актуальность темы вирусов на годы вперед. Мы не прошли мимо ковида, под высоким разрешением смотрели, что происходит внутри пораженных вирусом клеток, анализировали, как можно помочь организму. Сейчас много обсуждаем с руководителем, что можно сделать на синхротроне в этой ситуации — например, создать программу по изучению эффектов вирусов на ткани и эффектов лекарств на основе металлов, депривирующих развитие вирусов. Вообще идея использования металлов в лекарствах довольно новая, она возникла во многом благодаря синхротронным исследованиям, когда начали заглядывать в объемы структуры образцов и смогли увидеть протекающие внутри реакции. Если рассматривать на клеточном уровне эффективность современных лекарств от рака, основанных на комплексах низкотоксичных металлов, то видно, что они, в отличие от классической химиотерапии на цисплатине, «уговаривают» больные клетки сдаться. Мы думаем, что использование металлов при создании лекарств от онкологии и вирусов очень перспективно. Но сначала нужно лучше понять, какие изменения какой металл несет в клетку и как мы можем это использовать. Мне это кажется интересным и важным.

Одному заниматься наукой скучно

— Ваши дедушка и мама — профессора ТПУ. А вы уже пробовали преподавать?

— В летних школах. Думаю, когда найду себе профессорскую позицию, то смогу преподавать в полную силу. Заниматься исследованиями мне нравится больше, но доносить знания до молодых ученых тоже очень важно. У меня чисто практический подход — я же не буду один творить, нужно готовить новое поколение, чтобы было с кем работать. Вообще, на мой взгляд, одному заниматься наукой очень скучно. Как-то я прилетел в Чикаго в снежную бурю и неделю провел на станции в одиночку. Это интересный опыт, но наука все-таки должна делаться в коллективе, и желательно многостороннем — с учеными из разных стран, разного возраста и пола. Чтобы была преемственность поколений, разнообразие взглядов и подходов. Мой младший брат сейчас поступает в Политех, очень жду, когда сможем работать вместе.

— Бывает, смотришь на мир и видишь то, о чем постоянно думаешь. Например, как-то во время эксперимента, в течение недели чуть ли не по 18 часов в день я смотрел на экран, на котором появлялись звездные паттерны диффракционных картин от наночастиц. В итоге выходим мы с товарищем из здания синхротрона, я вижу звезды и говорю ему: «Эх, за той частицей я бы не полез. А вон та — что надо!». Да, это профдеформация. Но это интересно!

Осторожно! Профдеформация!