Командировки в космос

Когда человечество полетит на Марс

КАКИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ СЕГОДНЯ НУЖНЫ В КОСМИЧЕСКОЙ ОТРАСЛИ, КОГДА ЖДАТЬ ПОЛЕТОВ НА МАРС И КУДА УХОДЯТ КОСМОНАВТЫ? НА ЭТИ И ДРУГИЕ ВОПРОСЫ ОТВЕТИЛ ВО ВРЕМЯ ВИЗИТА В ТОМСКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ГОСТЬ НАШЕЙ РЕДАКЦИИ — ГЕРОЙ РОССИИ АЛЕКСАНДР КАЛЕРИ, ВОШЕДШИЙ В ИСТОРИЮ КАК ПЕРВЫЙ ЛЕТЧИК-КОСМОНАВТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.

— В советское время каждый школьник мечтал стать космонавтом. Сегодня космос не так романтизирован. Возвращается ли космос в моду, что нужно, чтобы космонавтика вновь стала популярной?

— В первую очередь, наверное, отношение государства соответствующее должно быть. До космонавтики мальчишки мечтали стать летчиками, в 30-е годы — полярниками. И профессии, связанные с этими направлениями, в обществе считались престижными. Первые герои Советского Союза были летчики, но спасали они полярников. Я думаю, эти направления были героизированы не случайно. Ведь именно они были приоритетными для страны, для государства, то есть просто была определенная государственная политика. И космонавтика была в то время очень приоритетная. Сейчас мы обосновались на низкой околоземной орбите и хорошо ее освоили. И это удел всех последующих. Первых всегда помнят, вторых уже не всегда, что говорить про пятидесятых, сотых, пятисотых. Кто первым обогнул земной шар во время кругосветного путешествия? Это знают все — Магеллан. А вот второго не каждый вспомнит. Так что процесс, с одной стороны, естественный, с другой — будут новые интересные задачи, действительно новые, в новых областях, например дальние полеты, будет и новый интерес. Я думаю, что он не за горами.

— Сегодня все ждут полета на Марс, особенно после книги и фильма «Марсианин». Насколько все же близки к нам эти дальние полеты?

— Еще достаточно далеко. Смотрите, мы научились жить в космосе длительное время, но нужно научиться еще и работать самостоятельно после длительного пребывания в космосе. На Марсе не будут ждать при высадке поисково-спасательная служба и врачи. Там придется все делать самим, а это после 8?9-месячного полета в условиях невесомости. Это непростая задача. Хотя 14-месячный полет Валерия Полякова показал, что можно и к Марсу слетать, и «почти» обратно вернуться.

Далее стало все понятно с медицинской точки зрения по вопросам длительного пребывания в невесомости. Но пойдут и другие вопросы, которые пока нам неизвестны. Это радиационная защита, радиационная безопасность. Дальше, пребывание в гипомагнитной среде. Мы — земные существа, здесь родились, выросли, сформировались в условиях в общем-то выраженного магнитного поля. А там магнитные поля будут совсем другие или вообще отсутствовать. Только магнитосфера Солнца в Солнечной системе, но это совсем другое. Нельзя сбрасывать со счетов и пребывание в условиях большого удаления от планеты. Не берусь предсказать, как это подействует на психику человека. Мы привыкли летать около Земли или около Луны. А вот Марс — это следующий шаг, очень серьезный. Грубо говоря, такая аналогия: полет от Земли к Луне — это переход в составе одного поезда из вагона в вагон, а перелет к Марсу — это пересадка в другой поезд, может быть, идущий навстречу. Это серьезный научно-технический вызов. Мы в чем-то готовы, в чем-то пока нет. Нужно просто ставить эти задачи и решать.

— Может ли Россия сегодня развивать космическую отрасль самостоятельно или нужна интеграция и без партнеров здесь невозможно?

— Это больше к руководителям отрасли вопрос, я могу свое чисто субъективное мнение сказать. Убежден, что Россия — не та страна, не та держава, которой можно давать какие-то второстепенные роли в таких проектах, и она этим может довольствоваться. Но чтобы играть ключевые и первые роли в таком сотрудничестве, нужно обладать ключевыми технологиями и элементами. Без этого всегда будет какая-то подчиненность. Я считаю, что Россия имеет право на самые высокие роли в международных проектах, но для этого надо работать серьезно.

— Какие специальности сегодня нужны космосу? Скажем, сможет ли сегодняшний студент Томского политеха когда-нибудь оказаться в космосе, на МКС?

— В прошлом году были приняты концепция развития российской космонавтики до 2050 года и стратегия развития пилотируемой космонавтики. Низкая околоземная орбита в пилотируемом плане уже освоена, и пора приступать к ее использованию. А это означает упрощение и расширение доступа, какие-то более целенаправленные исследования, практические работы по получению практической пользы. Может быть, производства на низкой околоземной орбите. Много именно прикладного, полезного, практичного, с непосредственной отдачей. И здесь напрашивается следующий вариант развития: нужны уже достаточно узкие специалисты. Наверное, нужно смотреть возможности по их дешевой и упрощенной доставке на орбиту, чтобы они интенсивно и целенаправленно проводили исследовательские, технологические, прикладные работы.

С другой стороны, вторая задача — уход с низкой околоземной орбиты. И здесь в первую очередь понадобятся творцы. Потому что уход в неизвестные области и деятельность в них — это очень творческая задача, там всегда встретится что-то совершенно новое и неожиданное, которое на Земле предусмотреть и спрогнозировать было невозможно. Земля, скорее всего, будет осуществлять только стратегическую поддержку, а оперативно-тактический уровень работ останется за экипажем и бортовыми системами. То есть полагаться придется в основном на свои силы. И от того, насколько человек будет готов действовать в таких условиях, зависит успех этой миссии. Поэтому я в первую очередь ставлю на людей, способных решать творческие задачи в научно-технической области, другими словами, в далекие миры пойдут опять универсалы, а на освоенных территориях нужны самые разные специалисты. Это будет уже как командировка, как еще одно место работы.

— То есть в скором времени командировки для ученых в космос станут рядовым событием?

— Мне хотелось бы дожить до этого времени.

— Сегодня МКС — большая лаборатория, там проходит много самых разных экспериментов. Что необходимо, чтобы попасть туда молодому ученому или целой научной команде?

— Сейчас это достаточно хорошо отлаженный формализованный процесс. Существует координационный научно-технический совет Роскосмоса, который руководит организацией научно-прикладных исследований на борту МКС, по крайней мере, российского сегмента. Они имеют свой сайт, процедура вся описана. Есть ГОСТы, нормативная документация. Есть определенные формальные шаги, которые нужно сделать. Это касается тех экспериментов, которые просто нужно выполнить на борту. Но, к сожалению, пока попасть на борт исследователю достаточно затруднительно, потому что на станции работают скорее универсалы. Но надеюсь, что в скором времени, если не на МКС, то на какие-то другие платформы, доступ будет проще.

— Томск на карте, «космической» карте, стал достаточно заметным благодаря сотрудничеству с «РКК “Энергия”». Не так давно в космос запущен уникальный спутник «Томск-ТПУ-120». Планируется запустить целый рой таких спутников.

— Что касается малых спутников, направление во всем мире сейчас становится очень перспективным, интересным. Вообще появляется множество малых космических аппаратов: мини-, микро-, нано-, пико— и даже фемтоспутники. Это достаточно интересные объекты с точки зрения образования для школьников, студентов, молодых специалистов, у которых очень много идей. Они их смогут проверить, попытаться реализовать, выбрать что-то к реализации, научиться работать в команде. Ведь космическая отрасль — это труд больших коллективов. Я считаю, это очень хорошее средство для воспитания специалистов в этой отрасли. Кроме того, на таких спутниках можно отрабатывать новые технологии, идеи, малогабаритную и дешевую аппаратуру, подходы. И это могут быть прорывные направления, какая-то испытательная платформа для испытания электронно-компонентной базы для более сложных и дорогостоящих спутников. И много чего другого.

— В общей сложности по продолжительности Вы были 769 суток в космосе. Это больше 2 лет. Что для Вас было самым тяжелым во время полета? Променяли бы Вы эти 2 года на что-то другое?

— Бывали такие периоды, когда было мало работы. Недозагруженность — это самое тяжелое испытание в этих условиях. А вот менять — нет, зачем? Все, что прожито, — все мое богатство. Это часть моей работы, моей жизни. Я уже больше 30 лет работаю в ракетно-космической корпорации «Энергия» и счастлив тем, что участвую непосредственно в создании новых космических аппаратов. Это, конечно, не первых полетов касается, а начиная где-то с 3-го полета, были определенные задачи непростые, нестандартные. Так получалось, что выпадали на меня эти задачи, и я старался приложить весь свой потенциал, все свои силы и опыт для решения этих задач. Мне понравилось. Потом повезло, что я все более плотно стал вовлекаться в процесс создания новых изделий, потом довелось на них поработать — это тоже очень приятно и интересно. Так что полеты в космос я считаю продолжением своей наземной работы.

— Вспомните свой первый полет и первый выход в открытый космос. Какие эмоции Вы испытывали?

— Первый полет — это, можно сказать, рождение космонавта. Подготовка к нему похожа на период эмбрионального развития. Старт — это акт рождения. А дальше — это детство, когда космонавт учится жить, работать, потому что никакие тренажеры, никакие уроки, классы не могут заменить практического опыта. Важно, какой рядом с тобой наставник. Второй полет — это период взросления, когда уже ты сам являешься наставником для новичка. А после этого, если все состоялось и прошло хорошо, начинается период профессиональной зрелости. Эмоций много очень и положительных, и всяких, и отрицательных в том числе, потому что в жизни тоже и огорчения бывают и в детстве огорчения бывают. Поэтому я рассматриваю это как период детства.

Самое яркое впечатление от первого выхода в космос — это после открытия люка сразу пронзительное осознание того, что вдруг неожиданно по-другому понял понятие «бездна». Представьте себе, открывается люк, а за ним чернота, единственное 1,5 метра белый трап — выходное устройство. Вот я открываю люк, солнечный свет яркий, белый, не такой, как на тренажерах, а за ним чернота и ничего нет. Я пытался увидеть, так получилось, что Земля в тени была вся, не понятно, то ли это небо черное, то ли Земля черная, никаких огоньков, ничего. Я понял, что не могу оценить глубину этого пространства, хотелось увидеть хоть какую-то деталь, отличную от черноты, чтобы оценить глубину. 20?30 секунд было на адаптацию, я всматривался и не смог ничего увидеть. Вдруг меня посетила мысль, что дна я не вижу. Вот что значит бездна — без дна. Пожалуй, самое яркое впечатление. А потом пошла работа, там тоже свой опыт, свои ощущения, свои эмоции.

— Что было самым неожиданным, к чему не были готовы?

— Когда первый раз открыли панели, я увидел, что станция «живая». До меня столько на «Мире» было уже экспедиций, а станция и модули не возвращаются на Землю. Поэтому, если нет специальных требований к аппаратуре, блокам, никто не будет при замене закреплять снова на весь крепеж. Я открыл панели, посмотрел, а там все блоки шевелятся, как живой организм. Острый момент был, когда я видел, как слаженно работает предыдущий экипаж: они, как в своей квартире, чувствовали себя, как рыбы в воде. Я-то научился лишь перемещаться в невесомости и существовать там, а вот все эти нюансы работы с бортом, с аппаратурой, организация работы — все это только предстояло освоить. Поэтому мысли были такие: как я тут останусь один? И сразу вся уверенность в том, что я хорошо готов, она слетела, и я один перед этой громадой. Но мой командир Саша Викторенко (он третий раз уже был в полете) был спокоен и сказал мне: «Санек, не переживай, потихоньку, спокойно, главное, не мешать ей работать, все будет в порядке». И дальше действительно так и пошло.

— Вы были в составе последней экспедиции на «Мир». Как прощались со станцией?

— Мы были уверены, что за нами будут еще экспедиции. Поэтому по традиции мы оставили им, во-первых, самые необходимые вещи на виду, чтобы им для организации своей жизни после перехода в станцию, что там нужно — воду, пищу — все эти блоки, необходимые на виду, чтобы долго искать не надо было. Потом оставили хлеб, соль на столе, на подносе. Лично не могли их встретить. И письмо с приветствием и самыми необходимыми сведениями, где что есть, с пожеланиями, чтобы станция им стала тоже хорошим домом. Но не сложилось, после нас никто уже не пришел. Специального прощания не было, потому что работы было очень много. Уходить со станции с консервацией — это очень непростое занятие. Поэтому бегали до последнего момента, до закрытия люка, все готовили, готовились к уходу, станцию готовили. Я тогда был бортинженером на корабле, это был третий мой полет. Я сидел у иллюминатора в левом кресле, у командира такого иллюминатора нет, а у меня он был. И мне как награда досталось такое условное прощание со станцией. После расстыковки корабль начало немного разворачивать, разворачивать как раз левым боком к ней. Постепенно станция вошла в поле зрения моего иллюминатора. Где-то мы летели, удаляясь от нее постепенно по законам орбитальной механики, траектория наша измененная была. Я где-то несколько минут, потому что был пассивный полет, уже все выполнено, до спуска был еще целый виток, я просто смотрел в иллюминатор, на станцию, какая же она красивая! И понимал, что все, больше я ее не увижу. И это действительно как акт прощания. Корабль повернулся к ней левым боком, и я достаточно долго, 3?5 минут, мог смотреть, любоваться, прощаться с ней, о чем-то думать. Можно сказать, это и было прощание.

— Вы вообще мечтали полететь в космос или это все-таки работа?

— Конечно, мечтал. Со временем я понял, что мечта стала работой.

— Кем становятся космонавты, люди, которые побывали в космосе и больше не летают, чем они занимаются?

— Очень разным. Выходцы из нашей среды — инженеры — продолжают работать в нашей отрасли, хотя есть и такие, кто ушел. Те, кто не из инженерной среды, как правило, находят себя в других областях, в нашей отрасли минимум остается. Занимаются общественной деятельностью, пропагандой достижений космонавтики, как-то находят себя в другом. Вы видели сейчас, даже депутаты Госдумы есть. Кто-то в бизнес уходит, кто-то в другие области деятельности. По-разному.

— Вы рады, что остались и Ваша работа непосредственно связана с космосом?

— Ну а как же! В другом месте я себя не вижу уже.

Беседовала Мария Алисова, подготовила Елизавета Муравлева