Как пишет Игорь Сорокин, автор основательной книги о Николае Никитине \"Покорение высоты\" (1983), в пригожую томскую осень 1928-го судьба одарила Николая дружбой и любовью. Называет Сорокин и предмет любви – синеглазая Антонина Пирожкова…
По окончании вуза Николай поехал в Новосибирск, где по-прежнему жили его родители, а Антонина - в Кузбасс. Сорокин роняет фразу: \"Всю жизнь Николай будет переживать эту потерю\". Такими фразами походя не бросаются, и видимо, у Сорокина имелись для этого основания. Однако сама Антонина Николаевна Пирожкова, вдова писателя Исаака Бабеля, давая в 1987-ом интервью сценаристу Александру Раппопорту, разочаровала литератора, заявив: \"Никакого романа с Николаем Никитиным у меня не было никогда. Были хорошие товарищеские отношения. Говорить же о том, что он был безнадёжно в меня влюблён… - тоже изрядная натяжка. Мне ведь, по крайней мере, ничего про это неизвестно…\" Вот так-то! По её же словам, Пирожкова была на год и курс младше Никитина и училась на том же инженерно-строительном факультете, но другой, не архитектурной специальности. У Антонины было три брата, и все они жили в одной комнате, которую она сняла в Томске, а \"через перегородку в десяти сантиметрах жил Коля Никитин\".
По окончании института Пирожкова распределилась в Новосибирск, но решила сначала погостить на Кузнецкстрое, где успела до этого поработать студенткой. Узнав о приезде такого \"дефицитного\" специалиста по железобетону, прошедшего практику у Молотилова, начальник строительства Сергей Миронович Франкфурт просто-напросто не выпустил её из Кузнецка до пуска первой домны.
Нужно сказать, что выпускница Сибирского технологического Антонина Пирожкова оказалась талантливым человеком и специалистом, что подтверждается списком выполняемой ею в дальнейшем работы. Добавим к сказанному, что ценивший её Франкфурт уберёг Пирожкову от неожиданно выпавших на её долю неприятностей. Из воспоминаний бывшего томича Петра Масловского известно, что на Кузнецкстрое на Пирожкову заводилось уголовное дело. Когда к ней приехала мать, то Антонина запросила комнату в строившихся жилых домах. Вот за это-то желание молодого инженера и обвинили, в духе того времени, в рвачестве. Затем уволили с работы и возбудили против неё уголовное дело. Но вовремя вернувшийся из командировки Франкфурт, будучи уполномоченным Совнаркома, отстоял Пирожкову.
Зная, что Никитин учился легко, не надо, тем не менее, думать, что его студенческая жизнь была лёгкой во всех отношениях.
Из личного дела студента Никитина мы узнаем, что он поступил в институт в счёт развёрстки, предоставленной Москвой Новониколаевскому губернскому отделу народного образования. По-видимому, не будь той спасительной развёрстки, поступить в том году в вуз ему бы не удалось. Потому что в 20-е годы проводилась пролетаризация высшей школы, и в вузы принимались, прежде всего, рабочие и их дети, а также крестьяне-бедняки и их дети. Им же предоставлялись льготы в виде госстипендий и освобождения от платы за обучение.
Никитин не имел \"правильного происхождения\", поскольку был из служащих. Соответственно, его эти льготы не касались. В личном деле студента Никитина несколько раз говорится о том, что стипендии он не получал и от платы за обучение не освобождался. Осенью 26-го Николай Никитин вынужден был написать заявление в институтскую\"Комиссию по обложению платой за правоучение\". \"Имея очень ограниченные средства для существования, - писал он, - я совершенно лишён в настоящее время возможности внести назначенную мне плату за правоучение в размере 55 руб.\"
Его отец получал тогда 100 рублей и 48 из них вносил за обучение дочери в техникуме. Николай просил Комиссию снизить ему плату и дать отсрочку на два месяца в надежде, что заработает на учёбу где-нибудь в Томске. Последовало решение Комиссии: \"Отказать\".
Не нужно спешить с обвинением Комиссии в безжалостности или предвзятости по отношению к Никитину. Она действовала согласно инструкциям, а во второй половине 20-х политика пролетаризации вузов приняла форсированный характер. \"Старую\" интеллигенцию меняли на новую, которую ещё только предстояло \"создать\".
На старших курсах, хотя зарплата отца несколько выросла, Николай, тем не менее, вносил меньшую сумму за обучение. Между прочим, его работой на практике в новосибирской стройконторе были довольны и платили практиканту ежемесячную зарплату 90 рублей. А за выполненную частным порядком сдельную работу он получил 277 рублей - для студента целое состояние.
Интересно, что зимой 28-29-го годов Николай был на практике в Москве. На оборотной стороне его отпускного билета имеется интересная отметка: \"Екатерининский дворец-музей осмотрен\". Вряд ли кто будет спорить, что будущий инженер постигает азы профессии, прежде всего, в стенах родного вуза.
Однако немалое влияние на него могут оказать и вневузовские факторы. Для начала в связи с этим заметим, что, по словам многих студентов 20-х годов, Томск воспринимался ими настоящими Сибирскими Афинами, сибирским центром науки и культуры. Постигать практику начинавшейся индустриализации томским студентам можно было далеко не ездить - Кузбасс был рядом. Более того, часть работавших на Кузбасс проектных организаций находилась в 20-х годах в Томске.
А теперь зададимся вопросом, мог ли город Томск дать что-то существенное будущим инженерам-строителям, когда предъявлял им свои строительные достижения. Легко напрашивается отрицательный ответ, потому как в последнее время часто повторяется, что Томск оказался на обочине индустриализации, и в нём мало что в те годы строилось. Томск, действительно, сильно уступал в темпах строительства бурно развивавшимся новым индустриальным городам, однако надо иметь в виду следующее. Интенсивное строительство в стране началось лишь с первой советской пятилетки. А потому старый губернский центр Томск в 20-е годы выгодно отличался от многих городов своими старыми достижениями.
И если, скажем, железобетон в 20-е годы робко проникал на отечественные стройки, то Томску он был известен с конца XIX века. Исследователь истории архитектуры и градостроительства в Сибири Валерий Залесов сообщает, что томские зодчие освоили железобетон в конце XIX века при строительстве зданий учебного ведомства. Применение железобетона \"прочно входит в их практику в начале XX века\". А. Крячков, А. Лангер и Т. Фишель применили кессонные железобетонные перекрытия в здании Дома науки имени Макушина. Работавшая в Томске строительная фирма \"Любенский и Векер\" запроектировала и построила в числе других железобетонные перекрытия в здании городского ломбарда, университетской библиотеки, кухтеринской мельницы, Каменного моста через Ушайку и в других сооружениях. Ну и мало кто-то из студентов мог не знать мостик Крячкова в Университетской Роще. Так что, наглядные примеры в Томске 20-х годов для обращения студентов в железобетонную строительную \"веру\" имелись.
В личном деле студента Никитина указаны три из томских адресов, по которым он был прописан в 1-м горотделе милиции. Назовём их для любителей краеведения. В 1925 году это – Малая Королёвская, 17 (ныне Эуштинская) в Заисточье, недалеко от широко известного магазина \"Колокольчик\". В 1928-ом указаны два адреса, и оба на Черепичной - №№ 25 и 41. Первый из них – это сейчас улица Кузнецова возле проспекта Кирова (тогда Бульварная улица), а второй - нынешняя улица Кулёва в промежутке между Пирогова и Учебной.
Рассказывая о томских адресах Никитина, нельзя не сказать, со ссылкой на Игоря Сорокина, что, попадая в Томск, у Никитина останавливался Юрий Кондратюк. В те времена выдающийся изобретатель строил элеваторы на земле нынешних Новосибирской, Омской и Томской областей. Он щедро делился знаниями со своим другом Николаем Никитиным.